Пути неисповедимые
«Бедственно любопытствовать о глубине судеб Божиих,
ибо любопытствующие плывут в корабле гордости»
Преподобный Иоанн Лествичник
Он был невозможно хорош! И дело было даже не в красоте, которая, конечно, во всем облике его наличествовала: тонкость и правильность черт, глаза той жуткой синевы, что почти черны, волосы русые, вьющиеся, лёгкие, вот-вот он на них, как на воздушном шаре, поднимется вверх...
Конечно красота, иначе у неё с ним ничего бы и быть не могло, потому что только самого прекрасного она и могла полюбить, и может быть, если уж притяжение становилось совершенно непреодолимым, лечь и в постель, но для нее было это вовсе не обязательным заключительным аккордом в "песне любви".
Во всяком случае, все те, с кем она там оказывалась, были бесспорно хрестоматийно хороши собой, являлись людьми ее круга, и потому по определению их не могло быть и не было много, а её обвиняли в коллекционировании красавчиков, как трофеев или породистых жеребцов, что ж делать, люди просты, и все понимают в свою меру...
С другими ничего у нее свариться не могло, таковым было ее глубинное устройство, и она не имела над этим безоговорочным врожденным эстетством и некоторым, воспитанным средой, снобизмом, никакой рассудочной власти.
Сколько бы её не пасли лучшие из лучших, умнейшие, богатейшие, самые перспективные и знаменитейшие мужские особи, если в них, в их форме, манере держать себя, говорить, есть, смеяться или молчать был с точки ее внимательного зрения , ее внутреннего камертона, некий малейший изъян, то никакие ухаживания, признания, клятвы, угрозы или подкупы, красноречивые посулы прекрасного будущего, осады со стихами, посвящениями, гениальными картинами и букетами, не помогали не признаваемым по тем или иным параметрам, получить её, даже дотронуться могли не мечтать...
Легче было придушить эту странную, не соответствующую своему времени, особу, чем заманить, купить, запугать.
Ее "Нет" было непреклонным.
Но дело было не только в том, что Он по всем ее критериям казался ей красавцем похожим, если написать его, чего она так и не сделала за всю свою долгую, живописную во всех смыслах жизнь, замеревшим, статичным, при живости его характера поймать такое положение оказывалось сложным, но, если бы он все-таки застыл всею своею угловатостью , сделался бы похож на женщин с полотен Климта.
Секрет падений или замирания ее сердца рядом с ним был как раз в разглядывании и любовании самой ж и з н ь ю его лица, в мимике, улыбке, ухмылке, в каждом мимолетном движении или неожиданной пристальности его взгляда внутрь неё, в лёгкой лукавости губ, разлёте хмурящихся бровей, пресловутом трепете ресниц , по девичьи очень длинных и шелковых, как у типичных пациентов pulsatilla , в звуке голоса, в бархатности его тембра ,и в том, что услышать эту музыку удавалось не часто..., он был молчалив.
Достаточно трудно назвать их отношения общением, они редко разговаривали, а, если и приходилось перекинуться парой фраз, то всегда ,как бы вскользь и не о чём, встречаясь мимолетно в шумной компании, или в узких коридорах старого факультета журналистики между лекциями, и даже тогда, когда она приходила в его дом, к его маме заниматься английским языком, ещё до ВУЗа.
И в то же время их беседа с того самого момента, как их снова представили друг другу уже в университете, больше не прекращалась ни ночью , ни днём. В аудитории, когда их взгляды встречались, глаза его делались неподвижны, увеличивались, и на дне их, если оно могло быть в этих лиловых глубинах , она читала мысль за мыслью:
– Я знаю о чём ты мечтаешь, верно ведь, знаю почему ты была вчера грустна среди общего гвалта и веселья, и совершенно зря, это ничего для меня не значило, привык, что все кобели тебя хотят, а ты думаешь, что они ищут в тебе родство душ, дурочка, и разводишь беседы ... Я знаю какое блаженство можно испытать с тобой, и только с тобой, но я не дикарь, не жди банальных ухаживаний, это нам не к чему, мы умнее, ну, и тебе придется теперь самой завоевывать мою благосклонность, я знаю тебя не первую жизнь, ты больше меня не проведешь.., да никогда и не захочешь , и поскольку сама не ведаешь какая ты гордячка..., то слушай лучше лекцию старушки Кучборской...и не грусти.., мы же рядом... всё время.
Иногда боковым зрением она наблюдала, как он наблюдает за ней, слегка прикрыв глаза, и внутренняя дрожь-догадка проходила холодяще-огненной волной по её шее, плечам, спине – он целовал их, будто в забытьи или в полусне.
Так недели проходили за неделями, и страсть, которую она всегда принимала за любовь, становилась то тяжелым камнем, то острым клинком за её пазухой, и она вела беспрерывный молчаливый разговор с ним обо всем на свете , как узбек путешествующий на осле , что вижу , о том пою, чтобы он знал о любой мелочи ее жизни , и ей , действительно , казалось , что они всегда рядом, как он обещал ..., но подойти к нему или позвонить , первой,.. это не вписывалось в кодекс ее женской чести.
Наступили зимние каникулы, и она куда-то уехала на две недели в зиму, в звёздные синие подмосковные ночи, когда бухаешься в громадный сугроб навзничь, и над головой ветви огромных дерев сплетаются с бегущими облаками, и если зажмуриться, то от каждой звезды идут светящиеся нити ,сплетаясь в сеть, в гамак грёз для души; а ветер шуршит и шуршит сухим снегом на морозе, а ты качаешься, летишь в этом космическом гамаке.., в счастье. И никто не нужен тебе...
А днём на старинном балконе Дома Отдыха, устроенного в чьей-то некогда уютной, и навеки осиротевшей усадьбе, когда кисти падают из окоченевших пальцев, а глаза будто примерзают к полоске заката, она писала свои картинки, уносясь совсем в иные времена , стараясь увидеть долгий тяжкий путь Крым- Константинополь-Париж, давным - давно проделанный хозяевами этого старого сада..; и страсть к нему уходила, забывалась, как забывается все.
Вернувшись в город, в первый же день, в коридоре рядом с Коммунистической аудиторией она увидела его , он стоял, оперевшись обеими руками на стену, а между ними кривлялась девица, похожая на пупса из «Детского Мира» с глазами голубыми и плоскими, тоже, как у кукол; и в эти блюдца, обрамлённые килограммом чёрной туши, он смотрел пристально-пристально, как обычно смотрел на неё, но к ней он никогда так близко не подходил и, тем более, её не удерживал.
Тогда медленно, ледяными лезвиями вошли в ее грудь д в а кинжала – обиды и ревности, и она, коченея, наблюдала за своей болью. Ударом это не явилось, ведь она же никогда не принадлежала ему.., он ей.., но мукой сделалось.
Познакомившись с его избранницей, она оказалась вовсе сбита с толку: та была глупа и расчётлива одновременно, совершенно горизонтальна,что исключало всякую духовность,к тому же параллельна всему пошлому, дешевому, материальному.
Назвать его пассию земной - было бы большим комплиментом...
Зачем же ему и это?!! Животное начало?
Да, она всегда путала секс с любовью небесной, как чехи говорят, «ласка небеска», и для неё одно не могло существовать без другого,и категорически отказывалась она понимать, что не все люди чувствуют и думают одинаково.
Это заблуждение шло за ней из брака в брак, из юности в зрелость, до самой старости.., такое вот несчастье по жизни, такая беда. Не верила она, что э т и м возможно заниматься б е з любви, для здоровья, для продолжения рода, из спортивного интереса, веселья ,по пьянке, в отместку, из выгоды, ради карьеры, из любопытства, для снятия стресса.., и из каких еще там побуждений все больше, легче и активнее практикует это "славное занятие" человечество , не желала ни за что согласиться на такую подмену Бога на беса.
Часто думала, что Даниил Леонидович Андреев - истинный пророк, можно верить каждому слову его, если столь безошибочно предсказал он путь планеты, пойманной так просто, на самый базовый инстинкт, как на крючок с особым зубцом, извлекаемый только из уже мертвой рыбы!
Будет поймано Человечество целиком и безвозвратно на похоть, которая без проблем погубит эту цивилизацию, разве мог он знать и видеть в сороковые, сидя в одиночке Владимирской тюрьмы, все то, что нынче на экране не существовавшего тогда телевизора, во всех странах все от мала до велика лицезреют ежедневно, и предсказывать все, чего еще не видят, но к чему их хитро ведут.., если бы не был Пророком?!
Конечно, «на блюдцах» Избранник долго не задержался, хотя и прокувыркался с этой студенткой месяцев шесть. Её место позже заняли «груди», похожие на другую куклу, – Барби, потом были “ноги", дегустация продолжалась...
Что было далее, она не знала, поскольку, влюбившись в яркую личность, в которую вместе с ней было влюблено все женское население страны, тут же, как-то уж очень скоропалительно вышла замуж за знаменитость, а вскоре, защитив диплом, перестала появляться на родном факультете, ушедшем в прошлое...
Он же диплома не получил..., бросил эту глупую затею приобретения высшего образования, полежал успешно месяцок в психушке для отмазки от кошмаров армии, и занялся авангардной , запрещенной на тот момент, музыкой. Иногда ей попадались самиздатовские кассеты с какими-то безумными воплями и скрежетом, называлось это «Звуки Гу-Гу », и они были слишком далеки от ее консерваторских будней, репетиций, гастролей, концертов, где в ее жизни царил муж - победитель, лауреат всех конкурсов строгой классики.
Через 35 лет в Нью-Йорке на развале дисков и книг по $1 за штуку, расположившемся на тротуаре Soho,где шла она мимо на открытие своей выставки, перед шумом и духотой которой, ей так вдруг захотелось пройтись пешком, остаться одной, что удавалось с каждым годом для нее все сложнее и реже, она наступила на прозрачную коробку, упавшую прямо ей под ноги с лотка, и с громким хрустом случайно раздавила её шикарным своим титановым новомодним каблуком. Негритёнок-продавец тут же подскочил и потребовал доллар за испорченный товар. Она подала ему пятерку и пошла дальше, но он догнал,и, как честный торговец, на радостях, всучил красивый пакетик, который явно стоил дороже содержимого, что не переставало удивлять ее в этой стране вкупе со многими странностями для русской души.
Вернисаж, пресс-конференция, концерт, закупка работ, ужин, весь ее эвент прошел более чем удачно, и дома уже, раздевшись и растянувшись на тахте, освобождая сумку от вороха визитных карточек потенциальных заказчиков, превращавшихся чаще в безнадежных воздыхателей, она наткнулась на свою дневную странную покупку, раскрыла... и ахнула – на треснувшей коробке крупно было написано «Zvuki GUGU», а на обороте – Его имя. Внутри все мгновенно напряглось, тетива натянулась, в глубине живота закрутило, будто старую заезженную пластинку, тонким, комариным писком, знакомую мелодию страха.
– Господи, ну, почему, и сколько же можно, ведь целая жизнь прошла, вывернулась наизнанку , перелицевалась, утащила ее из-за него, в беге от него , через океан, в Африку, а теперь на другой его берег – в Америку.., и снова? Это нужно прекратить, нужно!!!"
И тогда ночью она нашла старую свою записную книжку, отыскала его телефон и подумала, что вряд ли мог он переехать куда-то, там в быту почти ничто не меняется, кроме покраски фасадов и политического театра...
Память затянула, закружила её в прошлое и стала выбрасывать разные картинки: антикварный магазин на Петровке, лет двадцать назад, она бродит по родному, вроде, но почти чужому уже городу, где ничего не узнает, вернувшись из дали жарких стран, плывет, как по подводному царству забытого сна, бредет, как в дурмане, без смысла, толка и цели; просто не была тут сотни лет, и плохо узнаёт улицы, и магазины все незнакомые..,тогда произошла Перестройка…
Кружит по переулкам в блаженстве: нет дел, некуда спешить, никто не знает ее; забытые запахи из детства вдруг выплывают из какой-то кофейни, из-под пыльной летней листвы пред дождём в сквере под памятником основателю ее города, напротив той церкви, где уже взрослой она крестилась, аромат кинзы, лаваша и сациви доносит ветерок из любимого "Арагви", напомнив роман с зеленоглазым сваном, грузинским князем древнего рода, все они обязательно князья - это из "близкой" юности; и синее ведро с новым совком, гордо зажатое, раскачивающееся в маленькой ее руке, только купленное в магазине "Малыш", несомое в тот двор, где росла она, не зная, что играет в одной песочнице со своим будущем мужем..,- это из далекого детства.
Блаженство воспоминаний, она продолжает движение по Столешникову, где жила мама ее отчима в огромной старой квартире с высокими стрельчатыми окнами, и тоже была какое-то время ей очень симпатичной, благоухающей ванилью, и всегда элегантной , бабушкой.
А вот и «лавка древностей», когда-то она писала сказку с таким названием..., и она входит: старая мебель, ломберные столики, козетки, бюро из карельской берёзы, малахитовые пепельницы с ложбинками для папирос – масса прелестных, совершенно ненужных и очень родных, знакомых вещей, будящих сонмы ассоциативных кругов из эпох и веков.
Из-за шторок, где находятся продавцы, кто-то появляется на её пути с дежурным вопросом:
– «Мадам, Вам помочь?»
Интересно, в чём это они могут ей помочь под лавиной всей зыбкой, нахлынувшей на неё, той забытой жизни на Родине, голоса матери, вкуса первой выкуренной сигареты в школьные годы; любовей и потерь, и мыслей о бренности, и вечности человеческой жизни?...Неужто они такие умники, что смогут помочь выбраться из этого лабиринта образов, растворившихся, казалось навсегда, лиц и чувств, давно утонувших в этом тумане её или уже и не её, какого-то общего ушедшего в окончательное небытие, времени, о котором скорее всего врут, что оно существует параллельно и постоянно...
Она поднимает голову и видит - невыразимо знакомое, щемяще близкое, лицо ? Вселенную..,но никак не находит ей имени.., и чего-то очень важного нет ещё в этом облике. Боже мой, чего же не хватает?!!!
Ах, да, копны кудрей – шар одуванчика превращен в шар биллиарда, нет,
–" бедный Ерик" прекрасной формы, и совершенно инопланетные, острые, маленькие и безукоризненные уши.., ах, вот он Кто... Но всякие догадки отлетают, и, как встарь, внимание теперь снова притягивают эти бездонные глаза, эта единственная в мире его, всегда застенчивая, не изменившаяся улыбка; лишнее, отвлекающее от главного, устранено Творцом, будто завершившим свою работу, показав удивительную форму этой головы и заостренных, очевидно пришельческих, аккуратных ушных раковин. Это – Он, невероятно, невозможно, Он?
– Господи, это ты?
– Не Господи, но я, точно, а это ты! Неужели ...Ах-ах. Сколько лет,... зим,... вёсен... Жизнь пронеслась.
Это подвижное лицо, когда говорят брови, ноздри, ямочки на щеках, глаза, а только уж потом – губы. Такое любимое, лучшее лицо в мире, можно ли было забыть его?
Можно.
– А я здесь консультант по иконам.
Ах, да, действительно, она видела в соседнем зале иконы, даже хорошие, очень дорогие, старые, на самом деле.
Она давно не журналист, а живописец, и по "долгу службы" тоже разбирается в этом товаре, и у неё свой бизнес теперь, в Америке, галерея.
Но причём тут всё это?... Зачем?
– Семья?
– Да, никогда не поверишь, пятеро детей, невероятно похожих на меня. Жена – деревенская девушка, хотел оздоровить генетику...
– Получилось?
– Да, нет, конечно.., но дети невозможные красавцы!
– А простая девушка преобразовалась в светскую львицу, как водится?
– А твой чудный сын от моего недруга, этого твоего великого музыканта, он уже взрослый?
Слышал, что и муж теперь у тебя другой и из другой оперы, кажется, дипломат?
– Сын, да, очень взрослый, даже мудрый, сын - монах на Афоне..., да, и муж, все верно, ты следишь за мной? Ха-ха, но, послушай, нет ли у Вас тут воды, душное московское лето.., принесешь?
Она опускается в кресло-ампир, ужасно неудобное, но ноги ватные, голова предательски плывет.., и вдруг перед закрытыми глазами выскакивает следующий слайд их прошлого:
она звонит из своего далека поздравить с Новым Годом партнера, кого-то из нужных на тот момент людей, а Он оказывается в той компании, и вырывает трубку.
– Здорово! – Здорово! Ну, как? Нормально. А я читал твою книгу,... замечательная..., там ведь про меня тоже есть,... я теперь её ношу с собой – девушкам хвастаюсь.
– А тебя они все так же интересуют..?
– О, ещё больше, хи-хи, а ты там как? Целую. И я тебя. Поздравляю с Новым Годом!
– Поздравляю..., – она помнит ту боль, что испытала в ту Новогоднюю ночь неведомого теперь года, от шока, от звука родного голоса, а ведь почти верила, что излечилась.
И ещё одна самая главная картинка, из гораздо более раннего их прошлого, такого давнего, почти сорок лет прошло.., студенческого, незадолго до ее замужества: гуляет компашка до рассвета, она приводит подружку, ныне давно покойную, Леночку, так старалась и хотела выдать её замуж за одного из своих приятелей.., в этом доме неожиданно оказался и Он.
Что, "от судьбы не уйдешь" все-таки, и если ТАМ решили, сопротивление бесполезно?
Кто бы сомневался.
Он без девушки «грудь» и без пупса «блюдца»; просто тот, кто смотрел на неё во все свои волшебные глаза в "Коммунистической аудитории", тот, что безмолвно говорил с ней о самых главных вещах.
Пьянка-гулянка, танцы, анекдоты. Засиделись, " метро не ходит, в такси не содют!"
Вся компания решила заночевать до первого городского транспорта. И вот тот друг-весельчак, которого она собралась женить на своей подружке, друг ей близкий, знавший тайны девичьего сердца, выплаканные не раз ему в лацкан джинсовой куртки, вдруг кричит со своим раскатистым " ррр":
– Ррребятишки! Атррракцион! Она – одна, случай небывалый. Он – один, ррредкий случай. Она хотела меня женить, давайте лучше мы ИХ женим! Давно пора, ох, самое вррремя!
– Давайте – давайте! – общий гвалт, тащат подушки, душистое бельё, ржут, как кони, вносят поднос с шампанским.
Запихивают их в спальню родителей - хозяев дома, отсутствующих, конечно, и... запирают на ключ. Ждут, подслушивают, сопят, хихикают.
Какое новое развлекалово привалило!
Вдвоем сидят они на шикарном ложе, с пологом, и впрямь, похоже на свадьбу, в том доме тоже было много антиквариата, как в этом магазине.., спальня - настоящий альков. Сидят, молча, и смотрят друг на друга. Он наливает шампанское и, не чокаясь, как на поминках, они медленно его пьют... долго, им некуда торопиться...
И за дверью веселье затихает, все разбредаются и постепенно засыпают, забыв о шутке, которая явно не удалась.
Тихо-тихо, только редкие предрассветные птички тенькают за окном. Она закрывает глаза, как бы отвечая ему, – «Да...». И он берёт лицо её в ладони, она чувствует, как пристально он рассматривает всё в ней, до глубины души её, и сердца её, и как он всё понимает в ней и любит, но не по-земному. Он прислоняется щекой к её щеке, и она такая же, как ее, девичья и нежная, прижимается к её прохладной коже. И так они замирают, склонив головы на плечи друг друга, как делают лошади, засыпая на лугу росистой ночью. Страсть? Нет никакой страсти в истинной любви, в ней -растворение, расстаивание, взаимопроникновение, соединение двух в «едину плоть». Нет в ней и слов изреченных,..всяк человек - ложь.
И бывает отлив, и прилив под Луною. И они плывут под глубокой водой, где нет звуков земли, где тайна – всё..., засыпают. И пока спят они, эти двое самых гибких и сильных из породы одиноких странников, обнявшись, на кружеве чужой, но совсем не случайной, постели, вода отливает.., и наступает громкий солнечный день.
Давно все ушли из квартиры, их спальня уже не на ключе. Город грохочет грузовиками и пахнет квасными летними цистернами. Он провожает её по Фрунзенской набережной, до метро, говорит:
– Я позвоню...
И исчезает... на всю жизнь.
Стены магазина, шпалерно увешанные картинами качаются, они упадут сейчас, она быстро высвобождается из тисков этого мучительного узкого кресла, и бежит-бежит,от вопросов, пустых ответов, бежит от всего и всех, зачем ее занесло в эту лавку этих болезненных, непроходящих древностей.
Да, и это было, было,сколько лет назад, не сосчитать, и сколько же буду нести я все это в одиночку, а, если я или он, в нашем "критическом" возрасте вдруг умрем, я каждый день за рулем несусь по хайвеям, а у них там то беспредел, то передел.., если... и не успеем...?
И вот она, наконец, набирает номер своей учительницы английского языка, тот, что знала в детстве наизусть, и все-таки забыла, и именно Он снимает трубку,все правильно, как должно тому быть!
У него раннее утро, как тогда, и она слышит в квартире голоса, представляя себе всех ее обитателей.
– Это я, – говорит она.
– Я узнал, – говорит он, без тени удивления, – Что-то случилось?
– Нет, Слава Богу.
– А что же? Это сколько же лет ты ..., и вспомнила...
– Я просто решила спросить тебя, пока мы оба живы,.. почему?
– Потому,.. Потому, что с тобой возможно по самому дорогому бескомпромиссному счету, только навечно и честно до самого донышка, а я был не готов, я боялся...и сейчас боюсь!
– Теперь понятно. Спасибо тебе. Как твои дети-красавцы ?
– Внуки, дорогая, внуки, малыши нормально. А старший вот, помнишь моего младшего брата, которого похоронили таким молодым, помнишь?...
– Конечно, он был еще красивее тебя и добрее, я помню, как на даче рассказывала ему сказку.., его невозможно забыть, твоего чудесного брата, и, что, тот же недуг у внука? Понимаю, это очень современная и распространенная везде проблема, кажется, теперь у Вас в России, уже каждый второй.., больше, чем здесь у нас, в безумном растлённом мире.
Я надеюсь, все образуется.
– А твой как? Не расстригся из монахов?
– Нет, ему некогда, грехи замаливает мои и твои.
– Да, я слышал, что мы потому живы, что они за весь глупый мир наш молятся, как это у них там говорят – "лежащий во зле..", но подожди, а я-то тут при чём, как удостоился особой чести, почему мои-то?
– Потому, что ты ему как-то ближе других.., в чем-то.
– Чем же это? Мы же не знакомы с ним.
– Ну, это совсем не обязательно,.. ведь он же сын твой... самый старший красавец.., но похож на меня.
Вашингтон. 2003 год.
Чита-Читта...
(письмо старому другу)
Спасибо, милый друг, прекрасные портреты «диких-диких обезьяяянн» Вы мне прислали из Вашей Цейлонской дали!
Как же Вы там поживаете и скоро ли в Москву?
А я себя вполне уже чувствую Вашей далекой и навсегда невозвратной «американской теткой Чарлей» ..., и, может быть, ты все же долетишь – доберёшься в гости ко мне в любимый мой град Вашингтон? Сто лет мы не виделись живьем... и никто не знает часа своего...
Как быстро, однако, проносятся не годы, а одно за другим целые десятилетия нашей хорошей и милой сердцу жизни в этой все-таки, как не крути, благословенной Богом, стране.
На Ваших фото, дорогой, крохотные м а р т ы ш к и, должна признаться, понравились мне особенно, тем паче, что когда-то имела я счастливую возможность близко познакомиться с одной яркой представительницей этого самого суетливого, но очаровывающего любого эстета своей грацией и редкой сметливостью – быстротой ума, этого вида приматов, вот, вспомнила и вознамерилась тебе поведать грустную эту историю давно минувших дней моей на совсем другом, тоже ужасно далеком от нашей Родины, континенте..., а то ведь сгинет она, не рассказанная, в небытие..., а написанную ее прочтут, быть может, твои многочисленные внучки или, того гляди, и будущие правнуки..., ну, если, конечно, всех не ахнет этот пресловутый Конец Света, о котором настойчиво твердят на исходе любого века, как и нынче, нашего 20-го :-)
Более тридцати лет уж тому, как муж мой был советским консулом в крохотном африканском государстве Того, когда жила у нас такая точно очаровательная обезьянка..., что было вызовом по тем временам всем нормам поведения советского чиновника в загранкомандировках, не кот или птичка, даже не собака, а нечто эдакое буржуазно-колониальное – настоящая дикарка из лесу...
Муж мой понимал, что жизнь, в которую он вверг меня, как новоиспеченную супругу дипломата, ( все же быть дочерью посла в детстве это совершенно иное, если Вы хотите мне возразить, то сразу Вам и отвечаю, что прекрасно помню, как жила в детстве и отрочестве в посольствах в Корее, в Китае и в любимой Праге.., но.., и сами родители чурались этой коренной МИДовской публики, это же была вовсе не их среда .., и отцова должность тогда воспринималась ими, как ссылка ... ), так что, согласись, дочь – одно, а для жены и НЕ посла, житуха в среде поднатаревших в боях местного значения скандальных послиц и наглых советниц, почему-то вечно ревнующих никому ненужных своих престарелых мужиков при их рангах, преимущественно зачем-то ко мне :-(, о, Боже, какие же дуры, мне была с трудом выносима! Вовлекая меня во все тяжкие советской системы всех этих склок и ведомств, супруг лучше, чем я сама, конечно, заранее понимал, какое это испытание для свободолюбивого и независимого характера его драгоценной возлюбленной, и, чтоб как-то скрашивать мое существование без привычного окружения людей творческих, талантливых, богемных коллег-художников, журналистов, друзей-музыкантов, актеров, литераторов и всяческого привычного окружения знаковых господ тех дней, включая и Вас, старинный мой, милый друг, а кааак же, хоть Вы и ученый, академический муж :-), но тоже знаменитость первой величины, никак не забыты…; так вот, не типичный, хоть и потомственный дипломат, суженный мой, все пытался в знак извинений делать мне реверансы и приятные сюрпризы, иногда очень неуклюжие… И однажды принес в подарок м н е не много – не мало, настоящую, живую, совершенно уморительную, обалденную подругу, настоящую дикую обезьяну, желая порадовать и, конечно, не забывая о себе любимом – удивить бесшабашностью своего поступка не заурядного человека, в чем, пожалуй, изрядно преуспел.
Эффект неожиданности был достигнут вполне, шок удался, как он и задумывал!
Пожалуй, его можно сравнить только с тем, как была бы ошарашена законная жена, мирно поджидающая супруга к приятному обеду, а ей ни с того ни с сего в этот самый момент предъявляют на этот семейный вечерок молоденькую, хорошенькую ...любовницу, поставив сей живой предмет прямо на порог родного, семейного очага.., да еще и с личным, мужским, неуемным восторгом от себя самого, крутого, и от своей безумной с м е л о с т и, гордой самовлюбленности!
«Как Я отважен, только гляньте, взял и честно во всем с а м признался.., без обиняков! Вот зацени, дорогая! Я – не трус! Такого нужно уважать!», правда года три собирался.., но кого интересуют детали, кроме тех, кого они только и интересуют – литераторов? :-)
У самого смельчака глаза, несомненно, полны ужаса, а ноги готовы бежать без оглядки на другой конец города,
да-аа, не всякая псиса долетит-то до середины Днепра...:-)
Решил порадовать, не то слово ...
И, правда, эффект имел место быть, и явно не меньше, но поскольку это все-таки была всего лишь маленькая мартышка, а не экзотическая мулатка метр восемьдесят и ноги от ушей, то мой муж волновался поменьше, хотя и посматривал, конечно, на меня с опаской, но не так, чтоб до спазмов страха в животе, не до икоты, хотя его синий взор вовсю сверкал опасениями и страхом, но все же, к такому случаю – все равно горделиво и даже молодцевато.
Пришелица же в шерсти, с глазенками-пуговками и лохматыми, как у Деда Мороза бровями, на удивление не боялась совершенно никого и решила показать свою дикость и наглость прямо с первой секунды нашего знакомства, чтоб уж никто не сомневался, кто тут «изюминка на торте», и потому бешено и нагло скалилась и даже рычала с нахрапом, как вполне профессиональная захватчица шконки при прописке в тюремной камере :-)
Эта малявка, не более 40 см в холке, «ах, она сильна, раз лает на слона», заявила всем домочадцам о себе и своем развязном нраве прямо с порога, руки в боки, туда-сюда, по-цыгански, вызывающе, круть да верть, только звенящих браслетов с шалями и юбками не хватало и переборов гитарных звонких струн, эх, спектакль!
Будто невидимый режиссер ей нашептывал сценарий: – «Бери их сразу за глотку, покажи всю стать свою и прыть, пока они не опомнились и не вышвырнули тебя, самозванку непрошенную, за порог, жги, давай, напропалую!»
Скакала и выделывала все эти «па» она резво на плечах и на груди у мужа, уже вполне по-хозяйски хлопала его по темечку, совала свой довольно грязный хвостище с кисточкой под его аристократический нос, и все это шумно, до еще для острастки всех окружающих, издавая громкие звуки джунглей! Полный атассс! Мы были ошарашены...
Самое забавное, что все повадки ее вполне соответствовали исключительно дамскому полу, как я и предположила, только взглянув на эту потенциальную, ох, как ей хотелось это мне продемонстрировать, разлучницу, точно так же, как и некоторым человечьим женщинам этого типа :-)
Да-ааа, не милым обезьянним парнишей, как надеялся обманутый на базаре супруг мой, (ведь надуть белого на рынке – это африканская доблесть!), а капризной молоденькой девицей оказалась эта шумная особь, хоть муж в этом еще несколько сомневался и пока еще громко спорил с очевидным, приводя тот довод, что продавцы-ловцы лучше разбираются в гендерстве своего товара ...
Но первые же дни проживания обезьяны в доме вскоре доказали, что она была яркой представительницей своего и, без ее личного бабьего гонора, всегда базарного и скандального мартышечьего племени, и со всеми вытекающими не простыми для людей и их уютных жилищ тяжкими последствиями...
И потому эта захватчица территории вполне быстро сориентировалась на местности, скользнув взглядом крохотных глазок по лицам всех присутствующих, и подняв лохматую белую бровь, сделала о каждом из нас какие-то с в о и далеко идущие наблюдения и выводы...
Можно было ни секунды не сомневаться, что мерзавка мгновенно определилась вполне, и в стиле поведения и характере эдакой разбитной человекообразной тетки, пришедшей произвести захват всего и вся, и раз и навсегда, у этих гнилых интеллигентов, хлопающих ресницами и переминающихся с ноги на ногу в своей воспитанности и дурацкой нерешительности ...
Выбор Главного Хозяина для себя, вождя стаи, мартышка, судя по всему, произвела еще по дороге, и назначила им того, кто ее выкупил из неволи, первым нежно прижал к груди под палящим солнцем на шумном «невольничьем рынке», заглянул в ее глазенки и улыбнулся обворожительными губами опытного ловеласа, пообещав тишину и счастливую жизнь! Без сомнений, бедная, возвела его в ранг Спасителя, в Избранники своего преданного сердчишка, ЕГО, только его одного в одно мгновение, разве могло быть иначе?
Ах, как я сочувствую ей.., мы это тоже проходили, когда-то и со мной произошло подобное :-(, помните, дружочек, Вы все недоумевали, почему это я так скоропалительно развелась с хорошим вроде мужем и вышла замуж за человека не нашего круга, и.., как же это все стряслось, что Вы и ахнуть не успели ; да вот так же..:-)
Ну, а меня, хозяйку положения и дома, эта зверушка-молодушка, соответственно, тоже с первого женского взгляда, уже ощущала своей непримиримой Соперницей!
И ей, пожалуй, также не очень-то понравилась идея Избранника ее души преподнести ЕЕ в подарок МНЕ! Неслыханная дичь, на которую только и способны такие наивные и не дальновидные мужчины, принимающие всегда желаемое за действительное ...
Вот, потому, когда я протянула к ней руку, она отвратительно осклабилась, рыкнула и отскочила, спасибо не напала, а «могла бы и бритвой по глазам» – тяпнуть, между прочим, что взять -то с лесного зверя, она ж даже не дедушка Ленин ...
И началась с этого момента у нас дома веселая жизнь в пресловутом эмоциональном «любовном треугольнике» постоянного противостояния, и хорошо себя в нем чувствовал только мой радостный супруг, как и положено любому глупому самцу, существу, как правило, безответственному, эгоистичному, не зрелому в любом возрасте, и, конечно, категорически в себе все эти качества напрочь отрицающему, без тени чувства вины и, уж, куда там - покаяния. Утром он укатывал на службу до позднего вечера, оставляя баб улаживать все между собой .., как хрестоматийно и вечно удобно ...
Конечно, ты грустно ухмыльнулся, дорогой мой старый друг, и подумал, что нужно было выходить замуж правильно, а именно – за тебя..; возможно ты прав, но .., нет и нет, еще раз прости .., очень даже поздно помышлять о таком... :-( Да, согласна .., ты обезьян в дом не тащишь, а только их фотографируешь.., и доказал годами серьезность своих чувств, но... вернемся к истории...: потому еще, хочу напомнить мое сравнение с «любовницей», дружище, ну, не перебивай, я знаю, ЧТО ты хочешь сказать .., конечно, ты – самый лучший .., кто бы сомневался, рядом с тобой мне такое и в голову не пришло бы, жила бы я у тебя, как у Христа за пазухой, самой Любимой и Единственной, как Белла у Шагала..; но и у тебя, если вспомнить, Ангел мой, два развода за спиной, как крылья, да еще и три дочери, не считая двух тещ, одинокой сестры и племянниц .., не многовато ли стерв :-), прости, дорогой, за горькую правду, на одну мою забубенную головушку?! Оставим этот вечный спор ...
Короче, ты хочешь слушать историю дальше? Тогда вернемся к нашим баранам, а именно все же к приматке в шерсти и с длинным хвостом: первое впечатление от свершившегося факта вторжения этого чужеродного существа в наши размеренные, ленивые тоголезские будни не так уж и абсурдно, и было на самом деле очень похоже на внедрение именно дешевой и грязной любовницы в жизнь и без того не каждый день счастливого семейства :-), поверь, ты же знаешь, я всегда объективна в оценках.
Меня обезьяна сразу и не взлюбила и забоялась, как явно старшую и более крупную по размеру и опытную особь, пожалуй, как «главную жену» всей стаи, зверски взревновала и далее тихо ненавидела. Иногда, как зыркнет своими буравчиками в мою сторону, быстро отвернется, спрячет глаза, не дать-не взять, маленькая рыночная воровка, или, напротив, громко фыркнет, так надменно..., гадкая, и вперится взором горящим, не моргая, аж не по себе становилось. В Африке, должна тебе сообщить, местные колдовки Вуду порой провожают тебя, юбу, и (то есть белую, в прямом переводе – человека без кожи) иноземную женщину, на базаре таким злющим взглядом, аж, до мурашек от затылка до коленей, а дальше ноги уже отнимаются.., честно-честно, колдовками эти земли кишат, все это знают, не для кого не секрет, кто умеет – защищается, а, если «не спрятался, я не виноват».., но это тема для отдельного, серьезного рассказа, радостного в ней мало, жуткого и ужасного хватит на сотню триллеров..., захочешь, расскажу, лично близко знакома ...
А тут, с этой мартышкой, еще не одна женская ревность, а впридачу и когти-то острые, зубки-иголки, из чащи, вестимо, дикая же…, мало ли что взбредет в лохматую ее головенку?
Ухо нужно было держать востро!
Вот тебе, бабушка и Юрьев день – ну и подарочек приволок муженёк, аж, жуть! :-)
Ну, конечно, чувствуя, что и я не робкого десятка, сама любопытная авантюристка, которая любит «досмотреть чем все кончится...», обезьяна вполне верно распределяла свои возможности и опасалась меня, держась на почтительном расстоянии моей вытянутой руки, и громкого окрика моего очень боялась, хотя, чтобы побороть свой страх, устрашающе шипела в ответ, корчила рожи, демонстрировала белые зубешки, брезгливо поворачивалась ко мне спиной, поднимала свой костистый зад повыше и задирала хвост – высшая степень презрения!
Стычки возникали несколько раз на дню, а как же, я ведь постоянно призывала ее к домашнему распорядку нашей налаженной до ее появления жизни, и к порядку в доме, в принятии пищи, сидению в клетке, куда ее запихивал наш гардьен-садовник Яо, огромный черный красавец с белоснежной улыбкой, когда заходили к нам гости, совершенно не давал лесной жительнице нашей спуску в стенах старинной виллы, которую долгие годы охранял от всяческих вторжений, никогда не подозревая, что доживет до такого безобразия, что вселят в неё дикое и наглое животное :-)
Да, совсем забыла, еще ежевечерне я подвергала дикарку просто «жуткой пытке» – купала в пахучем шампуне от блох и прочей всякой пакости, купленном, между прочим, вместо вожделенных резных браслетов из слоновой кости, о которых все мечтала ..., к тому же за бешеные деньги во французском магазине! Живой подарок любимого как-то сразу урезал мои планы и удовольствия в угоду его собственным, плакали браслеты :-(, ну, да это обычное дело в семейной-то жизни, не правда ли..., всегда дОроги жене мУжние-то благие намерения ...и все чаще ей боком выходят ...
Итак, наши проблемы начались прямо с места в карьер, как эта, надо признать, все же обворожительная грязнуля, явилась в чистейшую, вылизанную, с врожденной немецкой моей аккуратностью, старо колониальную, просторную виллу. Всполошила всех кругом, не только своим живым очарованием и проказами, но ужасной неопрятностью и ко всему этому впридачу еще и вызывающим непослушанием, смешанным с изрядным плебейским хамством : все дни носилась она и скакала, пугая округу тонким визгом, где и как ей вздумается, разбрасывала шелковые подушки с диванов, воровала салфетки со стола и, конечно же, еду, игнорируя всякие окрики и запреты, рычала, лаяла, подражая соседской собаке, вертелась перед огромным зеркалом в холле, каталась на своей крохотной заднице по длинному скользкому коридору, выложенному каменной плиткой конца 18 века, раскидывала яблоки по полу, швыряла шкурки от бананов, которые воровала из вазы, и вешала их на торшеры, на мои картины, швыряла на палитру с мокрыми красками, сама прыгала в эти яркие масляные пятна, нюхала их и лизала, а затем, естественно, тут же лапами вымазывала стены и мебель..., о, Боже, мало нам не показалось!!! Мы все носились за ней, кто с тряпкой, кто со щеткой, кто с отборной бранью.., и сама она изматывалась вусмерть, но не сдавалась до того момента, как «каждый вечер, в час назначенный..», перед отходом всех ко сну, я, уже без шуток и криков, а совершенно непреклонно, молча, что обезьяну особенно пугало, как пугает и мужа, и сына, «замолчала – значит край», не взирая на громкое ее сопротивление, с чувством собственной трезвой правоты взрослого, умного и сильного, сажала чокнутую грязнулю в тазик с вкусной пеной или прямо в мраморную раковину в форме ракушки, как в маленькую ванну в античном, европейском, дорогом отеле, наполненную теплой душистой водичкой.., и тут уж – стоп, зверюшка наконец-то замирала, прислушиваясь к новым ощущениям, стуку своего пульса, запаху трав! Сидела тихо-тихо, смотрела на меня почти человечьими, умными глазами, не моргая, боясь пошевелиться, поводя тонко вырезанными ноздрями, вдыхала удивленно незнакомые ароматы, а я ее стирала и терла на славу «Мойдодыру», самозабвенно, и, увещевая ласковым голосом, воспитывала, растолковывала ей, крошечной девочке, что мыться необходимо, и, что ее любименький папочка не потерпит маленьких вонючек на своей подушке, а она, скрепя зубками, хотя и очень неблагонадежными,но, скрепя и сердцем, соглашалась, успокаивалась, хлопая белесыми ресницами, никогда не кусалась, не вырывалась, но и особых восторгов поначалу тоже совсем даже не выражала. Потом мы споласкивались под душиком и вытирались махровым пушистым полотенцем, в которое она заматывалась, закутывалась, скакала под ним, повизгивая, и выглядывала вдруг, как из норки, приглашая меня и моего человечьего сына к игре в прятки, забыв в эти мгновения о вечной нашей вражде.., ах, это были минуты искренней редкой женской привязанности настоящих подружек, будто из одного дружественного Бахчисарайского гарема моего прадеда, последнего его Хана .., и странная любовь эта крепла день ото дня :-)
Скоро не глупая мартышка поняла приятность сей процедуры, и если я не торопилась, то с наступлением сумерек, когда под нашим огромным балконом зажигали во дворах жаровни дородные африканские соседки, располагаясь к ужину в наступающей прохладе, и огни фонарей на широкой нашей улице Дуйсбург города Ломе мигали рыжим светом, а в горячем еще воздухе плыли ароматы пекущегося на углях, нямса, политого ледяным пивом..; она демонстративно крутилась около ванны, забегала между мною и телевизором, мирно, по-кошачьи урчала что-то себе под нос, кивала и снова неслась по длиннющему коридору, вскакивала на край раковины и издавала звук похожий на трещетку.., призывая меня к обязанностям заботливой мамаши, няньки, старшей сестры или камеристки ее королевской особы :-) И, когда я посреди фильма, оставляля телевизор со вздохом и следовала за ней, тут-то она уже точно, как мечтала с первых минут попавши в мой дом, ощущала себя исключительно той самой-самой главной «изюминкой на торте» нашей семьи!
Да, забыла рассказать Вам о том, как же звалась эта пришелица в ее новой не лесной и не базарной жизни и почему. Конечно, был великий соблазн назвать ее чудесным именем Лё Сэнж, что отвечало бы смыслу и местному обычаю, потому что это красивое словцо и обозначает по-французски Обезьяну, но..., когда муж только внес ее в дом, он громко объявил: – «Знакомьтесь, это ЧИТА!»
Вот, те, здрасти, никого не спросясь ...
– Почему это такое избитое имечко ты ей приклеил? – спросила я с не удовольствием –, с воображением на жаре засада?
И он, немного сконфузившись, поведал, что, когда он и его сестра были совсем маленькими, у них жила огромная, любимая игрушка, одна на двоих, плюшевая, хвостатая обезьяна, которую папа привез им из Французской Африки, откуда-то из этих мест, и они крепко ее полюбили, в обнимку с ней спали по очереди, иногда оспаривая и захватывая ее незаконно, потому что ощущали эту тряпичнуб обезьяну вполне живой, верили, что она слушает и понимает каждое словечко .., кормили, таскали во двор, пока не затерли и не замызгали её до дыр, не оторвали хвост и лапы .., и мать, во имя гигиены, не отличающаяся тонкостью психики и пониманием сентиментальных детских чувств, взяла да и выбросила такую хорошую подругу-подушку для детских слез и исповедей .., совершенно беспощадно в огромный мусорный бак, пока детей не было дома ..!
Ту мягкую и родную игрушку звали ЧИТА, вот, он сразу, как протянул к ней руки, чтоб взять на рынке эту живую, нежную мартышку, почему-то так и позвал ее – Чита, и она радостно сразу к нему пошла и в него вцепилась...
«Пожалуйста, пусть будет Чита, и она сама тоже отозвалась на это имя!» – жалостливо закончил супруг свои откровения из раннего детства ...
Что ж, трогательность игрушечной истории, убедила нас, все всхлипнули и согласились ... Так подружка дней суровых моего, всегда брошенного разъезжающими по Свету родителями, маленького мальчика, беспризорника, будущего мужа, нашедшего семью и уютный дом, красивый быт и вкусный стол, к чему так не равнодушны мужчины, только вцепившись в меня, как и его обезьянка обрела плоть-кровь, новую жизнь под старым именем близкой его детскому сердцу Читы, Читуси, Читки ...
А мне осталось лишь подивиться настойчивости собственной судьбы, подсовывавшей мне в мужья ВСЕГДА брошенных родителями, обиженных и недолюбленных, очень одиноких мальчишек, желающих все, чего им не дали они, получить сполна именно у меня .., и признать тот факт, что я слишком хорошо знаю в с е их боли, проглоченные в рыданиях обиды, как такая же точно покинутая живыми родителями девочка-сирота, с горестями которой,растившая меня жёстко,бабушка, тоже никогда не церемонилась, даже покалачивала изрядно за любые жалобы и малейшую провинность...
Что ж, Закон Космоса гласит, что минус притягивает минус, плюс – плюс, и подобное, как магнит, манит к себе подобное, вот вам и весь секрет «Секрета» в трех словах :-)
И в пяти – «ЛЮБОВЬ, ЭТО КОГДА ТЕБЯ ПОНИМАЮТ», не только дожив до понедельника, но и во все дни многих недель всей нашей совместной личной, длинною уже в 33 года, жизни...
Я не совсем догадывалась, что за место Чита определила в своей социальной иерархии мне..., но, что обслуживающего персонала, так это точно, наверняка, так частенько бывает с дикарями в среде просвещенной публики и всякой там аристократической профессуры, и в наших, человеческих, сообществах..., еще доктор Барменталь сие заметил, воспитывая Шарика и Шарикова..., особенно ярко проявляясь в хороших домах многих моих близких знакомых с невестками из провинций ... :-)
После мытья наше чудо, благоухающая, звериная дамочка, обсыхала и тут же неслась к своему Любимому, моему венчанному супругу, который тоже души в ней не чаял, как сумасшедший папочка, отчаявшись уговаривать меня родить ему настоящую дочку.., расточал отцовские бурные чувства направо и налево очаровательной обезьяне ...
Творила она с ним, ну, все, что хотела: когда он ел, взбиралась на его плечо и таскала терпеливого беднягу за волосы жирными лапами, а затем из его тарелки и всю еду, которую жевала тут же и выплёвывала на него, обсыпая его рубашку и шевелюру ее крошками, но и не только, еще раскидывала она все в диаметре метра по всему полу вокруг стула и по всей столовой :-( А то, что проглотить не могла, складировала ему в ухо и себе за щеки, не желая расстаться с теми лишними кусками, которые от жадности нахапала.
Он пыхтел, страдал, морщился, но неизменно умилялся, даже не смотря на то, что после этих обедов приходилось идти мыться с головы до пят. Особенно она любила жаренную курицу, и когда это блюдо появлялось на столе, маленькие щечки ее раздувались, как у хомяка. Тут же, обнимая,послушную ей, голову господина генерального консула, она нагибалась, заглядывала в любимые лукавые и лучистые его глаза, урчала, чавкала, шипела, скакала с одного его плеча на другое, садилась верхом ему на шею, топталась, стучала кулачком его по лбу, будто стараясь что-то ему – упрямому, втолковать, исторгая оглушительные вопли восторга!
Выдержать подобное выражение безумной звериной ее любви мог только святой!
Как ты понимаешь, дружище, что только такой мужчина, как мой супруг с его дипломатичной невозмутимостью и редким терпением, может выносить более четверти века и меня, горячо любимую.., а себя, дорогой друг мой сердеШный, ты точно переоцениваешь, потому что не пробовал .., ха-ха ..:-)
Вокруг стола Читуся разводила такую кучу грязи, что наш замечательный «блэк бой», незаменимый помощник по дому, высоченный Яо, стоял рядом, как страж с веником и тряпкой в руках, с трудом успевая подметать и подтирать за этим тайфуном, и потихоньку ругал ее по-французски, по-английски и на местном диалекте племени Фон, и еще племени Мина, но по смыслу все одними и теми же словами – чудовище, сволота, во, дает, убить мало... тварь проклятая, какая же стерва!!!
А по-русски мы его, полиглота, схватывающего любой язык на лету, учить опасались, а то как начал бы он вдруг понимать и запоминать все без разбору, а как же недреманное око вражеской разведки? :-)
И того хуже, если б вдруг повторил весь набор смачной русской брани при высоких русскоязычных гостях...
Чита, стервоза, огрызалась на Яо, как белокурая барыня на чернокожего слугу, и тряпку его отталкивала царственным жестом, а мы с сыном обычно быстренько ретировались со своими тарелками в гостиную под предлогом долгожданной телепередачи...
Бедный наш, кроткий Гардьен за ней убирал целые дни, и совершенно точно, что без него мы бы не выдержали этой скандальной и не опрятной жилицы и одной недели, выселили бы подругу, скрепя сердце, на сто процентов, потому что вынести еще одну ее черту, самую ужасную..., было совершенно невозможно!
Дело в том, что умные обезьянки этого вида, какими бы сообразительными они не были во всех отношениях, совсем не знают места для туалета, и потому г а д я т ВЕЗДЕ, просто повсюду, где только вздумается, как это делают, например, голуби, куры или козы, а научить их, как утверждают знатоки, и даже профессиональные дрессировщики, этому не хитрому делу почему-то совершенно не представляется возможным! Обратите внимание, как «свезло» всем циркачам с появлением памперсов, и теперь все их обезьньи актрисы без былых проблем выступают на арене без намордника, но зато в наглухо застегнутых трусах, ну, вот не желают они в песочек, чай, не кошки ...
И,чтобы хоть немного помочь нашему «Пятнице» Яо ( хотя в переводе с мина его имя как раз означает в прямом смысле другой день – Четверг; детей во многих африканских странах незамысловато называют по тем дням недели, в которые они были рождены, прибавляя девочкам –ова, и тогда звучит это Яоова.., вот и вся недолга ), ему и себе в те моменты, когда наш уборщик за Читой, добрый и добровольный спаситель, уходил на выходные, чтобы для нас они не превращались в сплошную уборку луж, куч и кучек, мы запирали мартышку в большую красивую клетку, и потому праздники и субботы с воскресеньями, как для в с е х любовниц, заметьте, были для неё самыми горькими днями :-(
Для нее нахождение взаперти, судя по реакции, казалось жуткой, невыносимой пыткой, так уж ей не нравилась клетка, и она благородно оскорблялась, сидела угрюмо, думала думу, явно замышляя на будущее, когда освободят, мелкую месть типа драных занавесок или огромной лужищи на журнальном столике.
Со мной и мерами моего строгого воспитания Читка боролась особым с в о и м, лично ею изобретенным, довольно изощренным и гадливым способом, очень дорогим для меня, горемычной, как в финансовом, так и в эстетическом смысле, и делала это с большим ехидством, написанным на ее кокетливой и смышленной женской мордашке, то есть хорошо понимала, дрянь, ЧТО именно творит и наслаждалась всем содеянным с явным знанием своего интрижного дела, отличного мстительного выпада, ох, наши посольские, подковерные, завзятые интриганки,могли бы у нее взять классы по мастерству...
Дело в том, что собирала я в разных странах «нашего пребывания», как любят выражаться кадровики, самые неожиданные для себя самой, коллекции, чтоб как-то облагородить тусклую обстановку чужого казенного жилища, благо, что сама живописец, на каждом новом месте спешно я писала новые работы, и голые стены не зияли командировочной тоской МИДовской нищеты, превращаясь в красивую и дорогую европейскую галерею.., которой завидовали все послы и советники дипломатии от разных стран в Того и местная номенклатурная знать Так, глядя на мои урбанистические пейзажи, можно было даже «пройтись» по зимней морозной Москве, находясь в сорокоградусной гвинейской или тоголеской жаре среди горячих песков и суховеев, в душной влажности Бенина или в сезоне ганских дождей вдруг «полетать» над черепичными крышами любимой моей осенней Праги, побродить по снежным арбатским переулкам, перешагнув через раму в картину.., чем я сама, изнемогая от банного жара Африки, постоянно, и домочадцы мои, и многочисленные иностранные гости, частенько, занимались, остро тоскуя по привычному европейскому климату с нормальной сменой времен года. Самое тяжелое в тех тяжких краях Западной Африки это как раз их полное отсутствие, это, как не странно для жителя пасмурных широт в е ч н о е лето, которому вроде рад поначалу..., вечно палящее солнце и недолгие ливни, после которых еще парнее и задыхательнее, малярийнее – жесточайшее испытание для каждого северянина и медленно сводит его с ума в самом прямом смысле ..., без преувеличения :-(
По той же причине – улучшения скудного интерьера и украшения жизни, устройства относительного уюта, кроме создания собственных творений тянуло меня к приобретению предметов прикладного искусства, к красе, сработанной чужими руками; очень иногда хотелось новеньких, милых душе вещиц, радующих глаз..., вызывающих из памяти картины и ассоциации иных, родных на Земле сердцу мест ...
Эти маленькие радости, собирание коллекций европейских или азиатских предметов, которые в тех краях не легко было сыскать, составляли гордость дам местного высшего света, поскольку на том континенте собрать что-либо подобное совсем не просто. Там, в Ломе, который почему-то принято считать африканским Парижем на фоне нищеты тех лет стран соцлагеря типа соседнего Бенина, дружественной Ганны, бедной Гвинеи или криминальной Нигерии с их проблемами..., такой коллекцией для меня оказались завезенные невесть кем в местную античную лавочку, крохотные старинные восточные статуэтки, вазы, шкатулки и куклы; и началась тогда эта новая моя коллекция с маленьких фарфоровых вазочек!
С вожделенного созерцания тех пейзажей, легкой кистью неизвестного мастера написанных на их бочках, тех нежных видов, до боли знакомых мне с раннего отрочества, корейских сопок в весенних цветах малиновых «чендале» и лимонных колокольчиков «кенари», с китайских крыш пагод на горизонте тончайших миниатюрных пейзажей, вызывающих сонм сладких, тихих и прозрачных воспоминаний азиатской части моей жизни, когда все это,вживую, видела я в высокие окна других своих вилл моего пхеньянско-пекинского замечательного и незабвенного детства...
Я очень любила долго глядеть на них, а потом закрыть глаза и совершить «ноль-перелет» во времени и пространстве, который в с е г д а сопровождается ощущением истинного Счастья, куда бы ты не переместился, видимо от того, что к нему примешивается и чувство забытого Чуда и Рая, в процессе полета...; так что, вазочки являлись для меня неким ключиком от него, от Рая немного не мало, от этих «сказок души»! И я ценила эти наслаждения созерцания сладкого мира воспоминаний и грёз, естественно, много выше их материальной, фарфоровой, тоже не малой, к слову, стоимости...
К особому нашему удовольствию в Ломе, в черте старого города, да и в дорогих современных отелях, еще сохранялся привычный колониальный уклад, и веянья безудержной независимости, уравниловки и всеобщей бедности не коснулись антикварных магазинчиков и бутичков аля Франс. Довольно быстро сдружилась я с их хозяевами и каждый раз, когда навещала их, меня ожидали радостные сюрпризы, торговцы «придерживали» все, что с их точки зрения, могло бы мне приглянуться из резьбы по слоновой кости, эбеновому дереву, сердоликовых и жемчужных ниток бус, браслетов ручной работы, как и серебряной, золотой тонкой филиграни, красивых камушков, шелковых ювелирных мешочков, инкрустированных старинных коробочек, расписных вееров, к коим питаю слабость с раннего детства, куколок в национальных кружевных или вышитых костюмах, крохотных шкатулочек тисненой кожи, дамских дневников, записных карманных книжек, носовых платков, музыкальных шкатулок, калейдоскопов, к которым тоже с самого младенчества испытывала я непреодолимую тягу, включая и малюсенькие кофейные чашечки.., все это я тоже коллекционировала в разные времена в разных царствах-государствах, куда заносила меня кочевническая жизнь, как и вот эти, полюбившиеся не только мне, но и нашей хитрой обезьяне, те самые малютки – фарфоровые вазы.
И,чтоб хоть как-то украсить наш голый советско-дипломатический, если возможно так выразиться по отношению к колченогому дивану, «дизайн интерьера», эту коллекцию вазочек я расставляла на открытых полках, за неимением никаких других, в огромной, но неказистой гостиной, рядом с тощей библиотекой и дешевым современным, но исправно дарящим любимую музыку, красным магнитофончиком, удачно сочетая с чехлами, конечно и исключительно собственноручно сшитыми, и скрывающими ободранную, засиженную мухами, кособокую мебель хрущевской эпохи, но, увы, не надейтесь, ооочень далекую от модного теперь понятия «винтаж»...
Американским дипломатам, например, неведомы страдания советских-российских, продвинутые и богатые США полностью оплачивают упаковку и транспортировку ВСЕХ вещей их родного дома, включая любые грузы, и всю посуду, библиотеки, детские игрушки, велосипеды, кухонную технику и всего, что душа пожелает, в любую страну, куда Государство же отправляет их на службу, заботясь о достойном уровне жизни своих граждан, и на любое расстояние, и, чтобы спали удобно на собственных привычных кроватях, а оттого и лучше работали...
Мы же, русские, в командировках от государства, всегда и везде живем в кошмарных условиях, но, чтобы никто не догадался об этом прискорбии, у себя дома дипломатических коллег из приличных стран не принимаем, жамаисс...
Мужьям иногда выдают некую сумму для «представительских расходов» на ресторан, куда они могут пригласить коллегу из другого дружественного посольства на деловой обед, но без жен, жена – лишний рот, так зверская экономия на фоне «прихватизациии» и редкостная тяга к показухе, страсть к потемкинским деревням не иссякнет никогда у российских чиновников, полагаю во все грядущие времена и при любых правительствах..., национальные черты'с, да'с ...
Об этих виртуозных художествах можно написать толстую и наверное для кого-то смешную книгу захватывающего содержания, ведь с детских лет пришлось мне проживать в дипколлониях разных не только стран, но и частях света, везде видела я приблизительно одну и ту же картину, помню столько горького и забавного, смешного, нелепого .., отменная получилась бы сатира .., только уж как-то зело противно, да и скучно.., о веселой хулиганке Чите куда приятней, а о ее хитрой мне мести, особенно, так что, извини, друг, что сбилась на болезненную тему, но ты бы не понял без этих подробностей степени той гадости, что учиняла мне вредная обезьяна .
Обиженная постоянными выговорами за свои безобразия, такие, как например, нежданное пикирование на голову русским учителям нашего сына прямехонько с карниза над окном или на спину его же американским репетиторам, или плевки на их склоненные над учебниками головы, обезьяна решила мстить «главной жене», и внимательно наблюдала за всем происходящим в доме ...
Дело в том, что российская школа в этой стране отсутствует, а программа местного французского католического лицея, в который каждое утро исправно доставлял единственного белого ученика шоколадный Дядя Степа Четвергов, наш садовник Яо, совсем не совпадала с предметами и программами советского образования, и наверстывать их нужно было с разными преподавателями, кои практически ежедневно,не без содрогания при виде «милой» обезьянки, посещали наш дом, умоляя закрыть ее в клетке д о того, как переступят наш порог. Трепки веником за ее поездки на ноге самого десятилетнего ученика этой домашней гимназии, будто верхом на пони, вцепившись мертвой хваткой в его белоснежные брюки, только что им с а м и м старательно отглаженные, терпеливым и кротким мальчиком, ей на радость, ничему ее не учили, потому что так эта стервозина на нем каталась часами, куда бы он не двигался, и отодрать от этих, любимых ею, его штанов, ее не стоило даже и мечтать, если только не выманить каким-то лакомством, что не каждый раз срабатывало. Влетало ей за акробатические ее прыжки с люстры на стол с громыхающей посудой, а оттуда, как я уже говорила, на мою мокрую палитру лапами прямо в свежую краску, и самое ужасное – и тут же на чехлы дивана..., а никаких стиральных машин у советского дипломата в быту речи не было, ручками, дорогие жены, ручками, Вы – крепкий тыл нашей дипломатии, о, ужас!
Все педагогические методы, применяемые к неуправляемой мартышке, были ей сильно не по душе, прямо скажем – веником против шерсти, и Читик сильно обижалась, затаивалась, ждала своей очереди для выхода на арену военно-стратегитических действий.
Нам в этой ежечасной борьбе мало тоже не показалось, в общем, барышня Чита, когда приходило ее мгновение-мгновение-мгновение жестоко меня преследовала за полученные наказания, по-своему, по-мартышечьи, и за периодические посадки за решетку, и за лишения ее, ну, полной и наглой, отвязной, но такой сладкой, свободы!
И хотя за запреты и воспитательные меры она всегда была готова отомстить сию же минуту, но будучи хитрым и изобретательным стратегом, искала наилучший момент, и непременно совершенно безопасный для нее самой, ведь месть – это блюдо, которое нужно подавать холодным ..., и неожиданно! Откуда она это знала?
Влетало ей бесконечно: за украденные и расплеванные по всему длинному корридору, фрукты, за развешенные на торшере банановые корки, за утащенные под кровать носки, порванное кружевное белье хозяйки, обгаженные рубашки хозяина, растрепанные книжки сына, все за те же кучи-лужи.., и еще мартышка сильнее всего обижалась на хохот в ответ на зверские ее рожи, которые строила она старательнейшим образом, мастерски, эта обезьянья актриса театра Кабуки, для нашего устрашения! В этих случаях она смущалась и смотрела с огромным удивлением, недоумевая, почему это она нас кошмарит, а мы не напуганы насмерть, а ржем, и тогда ненадолго притихала..., раздумывая, не все еще поняла и изучила во вражеском стане японская шпионка ...
Наказанная Чита, чем бы она не была занята в дальнейшем в течении дня, помнила свое унижение, и всегда нетерпеливо и постоянно ждала своего защитника, Хозяина, его приезда с работы на обед или на ужин, чувствуя себя гораздо увереннее в присутствии благосклонного к ней Самца, и потому всегда чутко прислушивалась ко всем уличным звукам, не едет ли милёнок дорогой?
Обычно, увидев грозящий ей веник, до самого вечера вела она себя в отсутствие Главного вполне сговорчиво и прилично, на рожон не лезла, ну, за исключением какашек по всей вилле, но за физиологию все-таки не каждый раз ругают.., да и Яо тут же устранял следы преступлений пакостницы ...
Все безобразия вытворялись при Папашке, при Возлюбленном, при Нем, дорогом, центре ее Вселенной, и ей доставляло это Действо особое двойное удовольствие, мол, смотри, Соперница-обидчица, МОЯ взяла, ты мне ничего не сделаешь, и меня он больше любит, чем тебя, меня защищает от тебя, вот, получи фашист гранату, Старшая жена, хи-хи-хи.., и мерзко так скалится, рычит, фыркает мне прямо в лицо, такая гадюшница.
Это было отвратительно и безнравственно.., конечно, принималось во внимание, что все же она не человек, а то бы.., хотя, как часто и как многие женщины ведут себя по-звериному и не стесняются, а считают это доблестью, даже крутизной.., бедняжки, умному видно, какая слабость и неуверенность стоит за хамскими поступками.., но не все умны.., а наша Чита была все-таки только обезьянкой.
Заслышав звук мотора мужа, который улавливала она безошибочно среди всех машин, во множестве проезжающих под окнами, неслась зигзагом, молнией, катилась колобком, сначала вскакивала на балконные перила и выглядывала вниз, удостовериться, что не ошиблась, что Он подъехал, и, повизгивая, пулей назад, заранее размахивая одной лапкой в качестве приветствия, ковыляла на трех других с дикой скоростью к входной двери, скулила и уж совсем не эстетично пыхтела от нетерпения долгожданной встречи.
И вот, когда слышались Его, родные, шаги уже на нашей лестнице, начиналось уморительное, но не безобидное и мстительное мартышечье Представление..., занимайте первый ряд!
Для начала Чита вставала на обе задние лапки, а затем подбирала свой длиннющий, надо сказать, не самый красивый на свете, голый, похожий на крысиный, хвост, держа его грациозно, как шлейф от вечернего платья, двумя пальчиками за самую кисточку, пыхтение старательно сдерживалось, грудка вздымалась, спинка выпрямлялась, откуда что берется, «явасумоляю», и, постояв так несколько мгновений, будто набирая энергию перед важным ритуалом, она шла в бой – суетилась перед входной дверью, оттирая всех, кто хотел ее открыть, путалась под ногами, одновременно злилась, рычала, скалила зубки, готовая цапнуть зазевавшегося за лодыжки, но хвост держала пальчиками, как бальное платье, для Него старалась, Наташа Ростова, и так всегда, учуяв присутствие своего Самого-самого, она слишком уж заметно радовалась и не в меру смелела, все закономерно.
Затем начиналась «Встреча на Эльбе» с братанием и безумной страстью дружбы, скачками и объятиями! Нежные, слюнявые поцелуи сыпались направо-налево, и обезьяна, действительно, становилась Королевой, как ей мечталось, восседая высоко на плече у наикрупнейшего Обезьяна на данной территории, кто бы спорил, ведь никто кроме Читуси не расточал ему н и к о г д а такого громкого респекта! И он это тоже вольно-невольно замечал.., и в сердце отмечал..! Ценил ..., помнил, он же – мужчина, а ничего слаще для них на свете нет...
Бывали случаи, что мне вся эта возня, суета и шум порядком надоедали, и я громко заявляла ей свои права на старшинство, роняя мимоходом что-то типа: «Чита, пошла вон! Не ори в ухо!», и, вот тогда-то, дождавшись своего момента она скалилась прямо мне в глаза, издавая чуть ли не львиный рык, устрашая меня своим грозным видом. Вот тогда наступала, приходила эта вожделенная ЕЕ минута СЛАВЫ, мгновение ее долгожданной женской Мести!
Мигом слетала эта вредная барынька с плеча босса, боком, уже на четвереньках, не заботясь более о красе и привлекательности экстерьера, летела, уморительно скользя по кафельному полу разъезжающимися лапами и попой, взметалась куда-нибудь на штору, а оттуда на заветную полку с м о и м и любимыми игрушками...
Далее, чтобы привлечь всеобщее внимание к цирковому номеру, она издавала громкий и визгливый «японский» победный клич, и затем медленно, с садистской растяжечкой, брала в худенькую лапу, которая ничем не отличается от ручки женщины-карлицы, мою крохотную, изысканную, хрупкую фарфоровую вазочку..., и с несказанным нас-лаж-де-ни-ем зверски швыряла ее об пол, с хрустом и звоном разбивая вдребезги, на мелкие кусочки, в пыль, «на тебе, получи, не склеишь!», и пискляво хохоча от сладости содеянного, не забывая о личной безопасности, тут же на всякий пожарный случай, взлетала к потолку, от греха подальше, озираясь, чтоб ее никакой щеткой никто не мог достать, даже двухметровый наш ловкий в обращении с этим орудием своего ремесла, улыбчивый,белозубый, незлобивый, настойчивый, а значит достигающий своей цели, замечательный садовник!
Так коллекция моих рефлексий, тишины моей души, теней детских воспоминаний об акварельных сопках в цветущих кенари и чендале, моего островка восточного дзэн-счастья в чужом душном и ярком, африканском мире, таяла день ото дня...
Если же маленькая и мстительная, коварная хитрюга все же попадалась кому-то в руки из нашего враждебного и справедливо возмущенного лагеря, то наперерез всем мчался, все-таки, ох, к а к мчался, ее Защитник, по совместительству мой муж, спасать своего лучшего в мире обезьянего ребенка! Он всех обвинял в нетерпимости и даже в жестокости, находил массу оправданий хамству зверюги и бережно прижимал ее к своей такой же, как у его подзащитной, шерстяной, волосатой груди.
С каким же превосходством кидала мне победный взор эта малявка-Кармэн, эта сволочная интриганка, этого не опишешь, столько оттенков явных и скрытых чуввссствв являла она всем своим видом! Знала, что все равно не избежать ей расправы, что «посодють» как пить дать «посодють» за решетку и надолго..., но отказать себе не могла, пусть, мол, терзают, сатрапы, гады человеческие, опять отомщу, не все вазочки, поди, вышли, а расколочу все, так еще и шкатулочки фарфоровые есть ...
Страшным наказанием, как я говорила, для нее служила посадка в огромный и вполне комфортабельный её обезьянник-люкс, с уютной подушкой-турецкой тахтой в кружавчиках, в её клетку с тонкими латунными прутьями, почти, считай, золотую клетку, больше похожую на будуар, куда она под прикрытием своего заступника не часто попадала, но, где по идее ей следовало проводить в с е время, во всяком случаи каждую ночь..., так это точно!
Она же неизменно все ночи проводила только с Любимым, сворачиваясь в калачик в человечьей шерсти его широкой, хоть и клетки, но грудной, устраиваясь, довольно долго вертясь во все стороны на нем, как на огромном диване,..в моей, между прочим, кровати, и, если я во сне позволяла себе, не приведи Господь, повернуться или даже глубоко вздохнуть, то неизменно слышала сквозь сон очень злобное ее рыканье, вкупе с истерическими, базарными нотками, или громкое повизгивание, а если я продолжала шевелиться, то она вскакивала и бранилась, как самая скандальная, базарная тетка на коммунальной кухне, опять руки в боки, голый хвост в кулачке, как скалка, и наоравшись, как ни в чем не бывало, снова удобно укладывалась на господина-папочку, причмокивая, устраиваясь поудобнее. Разве не обнаглевшая хамка? Нет, вот, ты мне скажи, ты бы подобное позволил, ты их только фотографируешь издаля, и кому, скажи, на милость, на самом-то деле подарил ненавистный тебе мой супруг эту обезьянку? А? И при чем тут я, и, когда это я его об этом просила? Никак не припомню ...Тебе меня жалко, мой старый друг? Ну, ладно, молодой, конечно, мы вечно молоды душой, дорогой ...
Разбалованная, страшненькая, на кривых ножках, самовлюбленная, крикливая..., с мелкими кусучими зубками, хитрая и безпринципная .., кого-то она мне сильно из прошлой жизни и тв ящика напоминает.., ведущую программы.., не будем заострять, Чита м е н я лично уже достала!
Он же, Хозяин ее жизни, умилялся всему, радовался и восхищался, как все глупые папашки, влюбленные в дочек, или в тех чужих дочек, называющих их «папиками» или «кошелек с ушками» за глаза, с товарками по ремеслу, но, если все же родная дочечка, то, чем внешне и внутреннее страшнее, тем трепетнее любовь к бедняжке, рожденной такой по е г о вине.., даже, если сам он писанный красавЕц, а его жена, на которой женили силком, вдруг страшнее чумы.., то все равно только он виноват, он, а чувство мужской вины – дело тонкое, Петруха, как сам Восток ...да, это пресловутое чувство – самый удобный и легкий рычаг в управлении самцами.., а у некрасивых теток нет благородства, для них, как правило, это слишком дорогая роскошь, одна сплошная борьба за выживание, все методы хороши, а самый распространенный – засовестить.., лишним никогда не будет...
Думаю, если бы я исполнила заветное желание супруга, и родила ему дочь, он вымостил бы своей беспринципной и безусловной любовью к этому существу, тем паче, скорее всего очень с обеих генетических сторон привлекательному, которым можно было бы еще и гордиться, а не только жалеть, ох, вымостил бы точно, прямую, как стрелу, дорогу в ад, и себе, и ей, своей Принчепессе, и всем участникам этого пробега по жизни, вырастив ее диким, самодурным, крайне эгоистичным, самовлюбленным монстром с обманчиво-ангельским ликом ..., будем считать, что только потому я и отказалась многократно и категорично от этого предприятия.., спасая мир, сына и себя :-)
Так мы и жили с избалованной Читой вместо избалованной девочки почти два года, и приемная дочь была полноправным, а то и, на самом деле, уже главным и самым громким членом нашего семейства.., пока не засобирались мы в отпуск, в холодную для нее далекую, голодную Москву 90-х, за тысячи и тысячи километров от ее родной тропической солнечной Африки, на долгих восемь недель, с другой стороны, всего-то пару месяцев, так мы планировали...
В эту нашу Прелесть с совершенно человеческим лицом, тонким и грустным или лукавым и радостным, окаймленным элегантной темно-коричневой, почти черной, полоской-опушкой, с прической Мэрлин Монро и с палевой мохеровой шерстью, благоухающей французским мылом, да еще в моих бусах на шейке, конечно, в эту диковинку, не ведая ее характера, было влюблено все советское посольство и два соседа по вилле, французы, которые тоже на лето, к сожалению, улетали в свою чудесную страну на берега Роны, Прунелли и Аржанс...
Вестимо, Читой восторгались все, а как же..., чужими-то руками жар загребать – любимое дело, потому, как только мы спросили среди своих, кто передержит обезьянку у себя, вызвались тоже ВСЕ, еще бы, такая очаровательная, на первый взгляд, живая игрушка.
Мы подозревали, конечно, что всеобщий восторг скорее всего закончится в первые же два дня, как только господа-товарищи столкнуться с уходом за экзотическим животным, и всеми проблемами читиных привычек, и уступит место чувству долга, но никак не могли представить себе, КАК трагично все обернется на самом деле...
Делать было нечего, рискнули, выбрали бездетное семейство нашего завхоза, сходившего с ума от пушистой прелестницы, постоянно уговаривавшего более практичную и холоднокровную свою супругу обзавестись такой же мартышкой перед отъездом насовсем, назад в СССР, чтоб там убить всю родню близкую и дальнюю, друзей и соседей наповал роскошью своей неповторимой, неподражаемой заграничной жизни..., но жена как-то сильно сомневалась..., на месячишко же взяла нашу «дочь» с явным удовольствием. И мы уезжали со спокойной душой за Читу, ведь Завхоз по определению человек ответственный..., не ведая, ЧТО ей и нам придется пережить за время этого отпуска.
Не буду отвлекаться, скажу только, что могло случится и так, что мы с сыном никогда бы и не вернулись больше, назад на этот континент, воскликнув, как Мэрилл Стрипп: – «Вон из Африки!!!», отряхнув прах с ног своих...
Низкий поклон Богородице и Батюшке Серафиму, что успели спасти моего человечьего ребенка в то отчаянное для нас лето, от перитонита, по моим материнским истошным молитвам и горестным слезам, в незабвенном, еще и по этому печальному поводу, городе Одессе, куда мы, еле живые, доплыли из Мальты своим очередным средиземноморским круизом в тот год...
Редкостно завистливая, вечно пышущая злобищей, безжалостная б ы в ш а я родня мужа, сосчитавшая, встречая почему-то вместе со свекром и свекровью, нас на аэродроме, наши чемоданы, вовсе не пугала шумно, как Чита, а реально, но очень тихо, зато рьяно изрыгала проклятья нам в дорогу, из-за угла, в предстоящий отпуск, не только словесно, как оказалось, но еще и и оккультно! Вскоре открылось, что, желая мне и моему сыну не много – не мало, скорой смерти, без всяких шуток и преувеличений, эти «родственнички», вычеркнутые официально из сего списка посредством трудного с ними развода, вполне активно действовали, в чем позже, в бессильном бешенстве неудачи, громко, на «всю Москву» признались, предъявляя претензии той, кто непосредственно исполняла заказ, ученице Вольфганга Месинга, такой желчной старушонке, проживающей и по совместительству спекулирующей иностранными тряпками, на Зубовской площади в Доме на Курьих Ножках, как его называют в народе!
Забавно и промыслительно, Бог шельму-то метит! Экстравагантная колдовка с крутым бэкграудом, гордо подтвердила свое профессиональное и дорогое участие в успешном уничтожении здоровья, заказанных по фото из Африки, матери и ребенка, обиженная на жадных, мелочных и неблагодарных заказчиц, ведь когда-то она им уже помогла извести саму Фурцеву, министра Культуры..; пауки в банке всегда рано или поздно передерутся, да, все такие милейшие, на первый взгляд, интеллигентные дамочки, брошенные мужьями жены офицеров КГБ, и действующих дипломатов, и в этой же баночке оказалась ай-яй-яй, моя свекровь, жена господина посла, какой пассаж, все имена были названы, покровы тайн сброшены. Многие МИДовские супружницы оказались постоянными, заметьте, обычно довольными клиентками знаменитой ведьмаки! Я бы на месте мужей, была бы поосмотрительней, что они там под жениными чарами в политике-то по разным странам и вопросам наваляли, а, давление не повышается, головные боли не мучат?...
Ах, что ж, – «зачем нам правду скрывать?», как говаривал Саша Черный. Не к нам одним применяли эти замечательные леди свои штучки, и бывали у них удачи – уничтоженные жертвы по разным коллективам и ведомствам ..., а добыча на охоте за судьбами, становится наркотиком для этих несчастных, снедаемых жаждой злых побед, стерв, тем более, что обратного пути им нет, их души уже проданы дьяволу!
Пусть знают, что это для нас не секрет, все тайны давно раскрыты.., знаем, наблюдая целых четыре десятилетия, срок не малый, к а к они, и их тяжко уже умершие соратницы, и безвременно отшедшие по грехам мамочек теперь и их дети, сами ни в чем не виновные, но и внуки-правнуки пока ещё расплачиваются болезнями за пагубную страсть предков любой ценой подминать под себя течение чьей-то чужой жизни...
Меня ничуть не удивляет череда несчастий, которые только в их семьях начинаются...
Не мсти, отойди, отдай отмщение в Руки Господни, и смотри, увидишь т а к о е наказание, что сам «ни в жисть» не придумал бы..., вижу воочию, годы уже наблюдаю, анализирую, как работает обетование – «Мне отмщение, Аз воздам!»
Диву даюсь, много мне показывают начал и концов, трагических финалов всяческих беспокойных наших завистниц и, представьте, завистников, они еще злее оказывались и подлее баб ...
Вот и тогда хорошо постаралось все это ведьменское кодло, и очень долгим оказался тот наш отпуск, с больницами, операционным столом, смертельным страхом, леденящим позвоночник и молитвенным многочасовым стоянием у кровавой таблички «идет операция».
«Господь пасет мя и ничтоже мя лишит!»
Не забыть!
«Аз есмь с Вами и никто же на Вы».., и посрамились враги, зачахли, заболели, умерли плохой смертью, главное – не мсти, не верши сам справедливого правосудия .., тебе не видна ВСЯ картина баталии ...
Понимает и верит тот, кто с а м сталкивался.., а для кого это бред, тот, когда столкнется, вспомнит мою откровенность в рассказе о бедной обезьянке Читусе, своими муками,вероятно, тоже искупавшей наше благополучие, никто никому не посылается на путях друг другу, без смысла, эдак, по дури, просто так .., и каждая пташка, каждая кошка выполняет с в о ю миссию около человека ...
Вернулись мы в Того уже из ледяной московской осени, от незатопленных, как всегда, мертвых, как каждый год в памяти, с раннего детства до глубокой старости, все так же, как в ленинградскую блокаду, батарей, от пустых аптек и совсем разоренных продуктовых московских прилавков с только что прооперированным, без всякого наркоза, ребенком. Анастезиолог боялся делать общий наркоз, сердечный недуг и три малярии, ответственность..., и ограничился капельницей с реланиумом, получив заранее от меня подписку с хорошо знакомым текстом, что в случае летального исхода, я претензий к ним иметь не буду..., сколько я их написала в Институте Сердца имени Бакулева сразу после рождения сына...
И лежал мой худенький, прозрачный мальчишечка с врожденным пороком доброго своего сердца привязанный ремнями к операционному столу, как к Кресту, несколько часов; аппендикс оказался сложным, с массой спаек и разорвался сразу в руках у хирурга, когда ему удалось, наконец-то, добраться до него и вынуть! Никто даже, как положено это в больницах, не гнал меня из корридора, где стояла я на коленях, уткнувшись в дверь с красной надписью «тихо, идет операция», сжавшись в комок горя и слез, прижимая к груди иконку..., и вдруг рядом со мной, молча, встала незнакомая молодая женщина на молитву, как оказалось, матушка, матушка Лена, жена одесского священника, у которой сынишка лежал в этой же клинике.
Так «свои» родственнички убивают, «чужие» – свои во Христе, спасают!
И стали мы родными с этой православной семьей на долгие годы.
Летели в Африку, бежали мы уже из осенней холодной Москвы, торопились в жаркое Ломе, как в райские кущи..., в спасение, не смотря ни на страх перед ужасными болезнями и вездесущей малярией, уже хорошо знакомой, посещавшей нас неоднократно, ни на свои глубокие личные переживания.., быть бы живу!
Не мудрено в подобных перипетиях было бы и вовсе забыть про нашу Читу, устроенную в хорошую семью серьезного человека, но мы, напротив, думали о ней постоянно и почему-то за неё все равно волновались.
Из объятого промозглостью и дождем родного города, из прохлады самолета – прямо в душные тропики, как в спасение!
Выходишь на трап, как в парную, откуда нет выхода, будто тебя заколотили в парилке русской бани гвоздями навсегда, приспосабливайся, если получится, это, как прыжок из-под купола цирка в кипящий котел!
Да, ко всему удивительно быстро приспосабливается и привыкает человек, и все познается только в трудных сравнениях.
Неслись по расплавленному шоссе, где постоянно впереди грезится мираж мокрой дождевой полосы, торопились с аэродрома, споря, заехать ли за Читой по дороге, или позже к вечеру, ведь связи-то не было более двух месяцев совсем никакой, как хреново-то жили без интернета, когда телефонный звонок в такую даль стоил целое состояние, а африканская почта-телеграф то и дело не работали, облепленные жирными мухами, ожидая починки..; и мы за малявку нашу среди всех больших тревог тревожились почему-то, будто чувствовали что-то неладное, но друг друга подбадривали, успокаивали, что с ней надежный завхоз, его сердобольная жена, целое посольство добрых русских дяденек и тетенек, влюбленных в нашу проказницу, а значит все хорошо.
Въехали в свой двор, решив, что мы с хрупким еще после всего пережитого сыном, останемся все- таки дома после 12 часового перелета через океан, а любимец Читушки, помчится за ней, и, торопясь, как это всегда бывает, перед последними шагами.., скорее-скорее .., вынимая чемоданы из машины, мы вдруг на ограде, в глубине сада...увидели мечущееся на обтрепанной толстой веревке какое-то облезлое, грязное, совершенно дикое и тощее, с воспаленными голодными, больными и впавшими глазами, слипшейся шерстью, запуганное животное, шарахнувшееся от звуков наших голосов... Некое существо, в котором не только трудно, но совсем невозможно было узнать нашу холеную, шумную, смелую обезьянку, только по логике места начинали догадываться, что никакой другой мартышки здесь быть не может :-(((
На имя она не откликалась, постоянно мелко дрожала, еду из рук не брала, ближе трех метров к людям не приближалась! Так затравить братьев наших меньших может только самое гуманное божье творение с гордым именем – Человек!
Оказалось, что Завхоз дезертировал всего лишь через одни сутки после нашего отлёта, как только обезьянка огрызнулась на его добрую жену, и разбила французский кофейник .., и так расписал ужасы пребывания «этой чокнутой» у себя в доме, что никто из всех ранее желающих, брать ее не возжелал; ох, к а к я люблю всех этих мидовских сотрудников с их засушенными подсчетом своих копеек, душонками.., дали бы мне пулемет.., думаю, что Витя Ерофеев ко мне бы присоединился и все те, кто з н а ю т...»цену вопроса».
Запихал этот предательский Зав. хозяйством бедненькую нашу обезьянку в наволочку, завязал веревкой, она же вырывалась, царапалась, бросил её в багажник, притащил к нам на виллу и сунул в руки, молча, (наш техсостав языкам не обучен, чай не графья.., по Райкину), обалдевшему Яо, дворнику, африканцу, говорящему свободно на четырех.., эх, убитый Российский генофонд! Все бы обошлось благополучно, в верные руки попала Читка, но по стечению несчастных обстоятельств того лета, оккультные нападения набирали силу на всех фронтах и широтах, не зная броду, через несколько дней уволили нежданно-негаданно доброго нашего помощника из ночных сторожей нашей виллы, взяв на его место, по известному принципу блата, работающего века средь всех времен и народов, какого-то родственника хозяина этой дорогущей недвижимости, которую мы только временно рентовали, а Яо только временно охранял...
Все эти подробности позже сам поведал нам наш верный, преданный, лучший, любезный, «сердешный» друг – Яша Четвергов .
Он рассказывал, когда приехал в гости, специально справиться о его постоянной обидчице Читульке, что с трудом упросил нового гардьена подержать мартышку до нашего возвращения, пообещав ему богатое вознаграждение от владельцев, и этот хозяйский мерзкий прихвостень,тут же охотно согласился, и более чем сполна, в тот же день нашего возвращения, конечно, от нас все, что хотел, получил, нагло, не моргнув, с широкой улыбкой, бархатно глядя воловьими глазами прямо в наши глаза, будто он холил и лелеял доверенное ему сокровище доведённое до полусмерти!
Это искусство! Оно присуще некоторым народам..., в Америке ему долго учат на курсах, а так, врожденно, умеют только те и оттуда, где «восток – дело тонкое..., Петруха...», и ...– нет Петрухи..., закололи нелюди...
Сумму за НЕ оказанные услуги он нам выставил совершенно астрономическую, если к ней прибавить еще и ту, что мы оставили предателю-завхозу, а он так и «позабыл» нам ее вернуть, аля – «свои люди, сочтемся» ..., то на такие деньги этот скаредный и бездушный бес, доведший от жадности Читу до истощения, одичания и жуткого испуга, африкашка нового разлива экономических отношений вкупе с вековой черной хитростью, мог кормить свое многочисленное семейство месяца три...
Ему же надо было купить крохотной мартышке всего один банан за один цент, на один день, чтобы бедняжка не голодала..., а он наслаждался страданиями зависимого от его произвола существа и не кормил ее вовсе, заявляя окружающим, что он против того, чтобы животные находились в неволе и нарушался природный баланс..., но, ожидая обещанных деньжат, почему-то не отпускал ее в природу, не перерезал веревку..., его бы с такими способностями да в российский конгресс ...по чеченским вопросам.
Мы с Яо поплакали вместе у нас на кухне, глядя на забившуюся в угол затравленную Читку, он тоже винил во всем себя, сокрушался, что не догадался сразу забрать ее к себе, расстроился вероломным увольнением, глубоко пережил всю эту историю, доверчивый человек, верящий на слово подонкам, неумелый в базарном, житейском «бизнесе», как российский сказочный Иванушка – дурачок.
Стеснялся он противостоять алчности и напору новых-старых, потому, что, когда увидел, ч т о происходит попытался взять мартышку к себе домой, но... её ему не отдал ожидающий прибылей, этот субъект; не смог наш добряк-полиглот спорить и сражаться с таким эмоционально тупым, а по жизни – ушлым, жестоким, как и родня моего мужа, типом людей, везде и всегда существовавших без Страха Божия, до поры-до времени, до своего Часа ...
Подобное стеснение было близко и нам, не умеющим жить по правилам мира сего, белым воронам во всех посольствах, где еще не объявленный официально «русский капитализм» беспардонно процветал и хапал, воровал и тырил, а потом спекулировал на родимой сторонушке, торгуя всем и вся в тридорого на почве своей нищей социалистической шестой части планеты всей... Во все времена советской власти за рубежами любимой Родины процветала эта отлаженная система отношений, задолго до теперешних, на молчаливое удивление нам – таким форменным, да еще и верующим, полным, то есть, на всю крышу поехавшим, не видящим выгод своего заграничного положения, идиотам...!
Вероятно по этой общей дурости мы так сроднились с нашим Яо, что не в шутку искали пути увезти его в Москву, помочь доучиться в университете, из которого, в Париже, он был отчислен за неуплату, когда умер внезапно его отец, известный в Ломе доктор..., а он вернулся на Родину, где никакой работы не находил годами, поскольку ее там нет, кроме самой черной и.... торговли во всех видах и всем на свете, к чему он не был приспособлен.
Чтож, за учебу, за знания, за преподнесенные уроки Жизни положено платить...и слезами, и здоровьем, и сокрушениями, а самое меньшее и легкое – денежными знаками...
Кто знает, спасли, быть может, страдания родной Читуси жизнь сына на операционном столе вкупе с моими материнскими молитвами, и слезами Матушки Лены, жертва Богу – дух сокрушен ..., а смелый и своенравный дух обезьянки улетучился без следа ...
Любимого своего Чита будто не узнала, на руки к нему не пошла, и в лицо не смотрела, как предателю их любви, и, казалось, что это и было самым ее большим страданием.., а не голод, веревка и страх.., и я остро в тот год почувствовала все то же.., он же не окоротил свою озверевшую от ненависти, зависти, бессилия развести нас, близкую родню.., и вот ко мне, к своей Врагине по несчастью, мартышечка и притулилась, даже разрешила себя снова помыть по старой памяти и поела с руки совсем чуть-чуть, ушла на диван, лежала, содрагаясь всем худеньким тельцем, непривычно тихонечко, не поворачиваясь в нашу сторону..; и так было ее нам жаль, и так непоправимо стыдно за свое легкомыслие, недосмотр, за глупую непростительную наивность, доверчивость к людям, и недальновидность.., за все и всех, кто ее поймал в лесу, кто притащил на базар и продал, а муж купил и принес, за то, что побоялись взять ее с собой в отпуск, да и не могли, не выдержала бы нежная животинка всех этих перепитий, холода и плаванья, перелетов в клетке и грохоте ревущих двигателей самолета, в багажном отсеке..,это только человек способен привыкнуть к злобе человеков и иногда, по Заповеди Господней, сильно постаравшись, увидеть Образ Божий в отпетой сволочи, возлюбить врагов своих...
И так было всем нам больно, что тайком друг от друга, мы горько ревели, и тоже не смотрели друг другу в глаза.., а главное потому, что мы все не могли представить себе, и страшились сделать это.., что же такое сотворили крохотной лесной пришелице гуманные, разумные человеческие собратья в наше отсутствие, что она ТАК их стала бояться.., и в голову лезло все самое жуткое и страшное.
Это была точно Чита, не другая обезьянка, по всей ее фигурке и раскраске, но впечатление складывалось, что это совсем незнакомое дикое существо, так изменилось ее поведение, и она больше не шла ни на какой контакт с людьми! По два-три раза ночью ходила я к ее дивану, укрывала шалью, шептала ей добрые слова.., но она не поворачивала ко мне свою прелестную грустную головушку.., а забивалась в угол и дрожала :-(((
Мы не понимали, как же быть, чем помочь, повезли ее к доктору, и он посоветовал нам выпустить ее в лес, где, конечно, ее постигнет не самая лучшая доля с утраченными инстинктами, но все же жизнь, свобода, и вероятность того, что ее примут в стаю, а, может так не получится, ветеринар был предельно честен, и могут забить ее, отщепенку, как белую ворону, очеловеченную, а значит- чужую, клейменую дрянь...
Этот совет был не приемлем, поступить так с ней было бы невозможно жестоко, и еще более невозможно пережить то, что это «отпустить» равносильно «выкинуть» на произвол судьбы, и никогда не узнать, как сложилось ее дальнейшее...
Так вся Радость наша превратилась в Муку...
От теплоты общего и ежедневного единения, пришедшего в семью с комочком этой маленькой резвящейся первобытной здоровой жизни из больших незнакомых джунглей, от кипучего всеобщего веселья вокруг милого теплого почти человечка, и взрывов громкого хохота, не осталось ничего кроме гложущей боли и вины!
Крепко помолясь пред старинным, писанным еще при жизни самого Батюшки Серафима Саровского, Его образом, сестрами Дивеевского монастыря, который везде возила я с собой, а Батюшка себя «прятал» на всех таможнях, как ту маленькую свою иконочку, что хранилась во Владимирской тюрьме, в одиночной камере у Даниила Леонидовича Андреева, создававшего в уме и царапавшего на крохотных клочках бумаги свою «Розу Мира», когда дважды в день, по уставу перетряхивались все его нехитрые пожитки, никогда ее не увидели, не нашли..; и так ездил большой Образ с нами, и ежедневно не раз стояли мы на молитве пред Ним, и всегда давал Саровский Преподобный нам ответ, совет и направление.., отправились мы по «услышанному» указанию Чудотворца к югославу Ивану.
Человек этот прожил в Того всю свою жизнь, и к старости построил с в о й долгожданный бизнес соответственно склонностям своим и мечте, он держал маленький отель, похожий на африканскую деревушку с круглыми домиками под соломенными крышами, прямо на свежем морском воздухе красовался здесь же милый уютный ресторан с несколькими входами. С одной из сторон ступеньки его опушала пена волн, бившихся дено и нощно о берег, продуваясь всеми ветрами дальних странствий.., летали белые холщовые занавески, щелкая, как паруса, прогретые солнцем, просоленные морем...Местечко это заманивало посетителей во множестве своими мерцающими огоньками живого пламени свечей в разноцветных стеклянных светильниках, рассыпанных там и тут по столикам и в саду, на дорожках вечерами, и люстрами с газовыми огнями под сводом высокой крыши в особые дни торжеств, с вальготной соломенной мебелью в ярких подушках, и сиянием белоснежных скатертей днем, огромными, открытыми всем взорам, жаровнями, вкусный дымок от которых развевали легкие ветры, колышущие второй ряд, внутренних, уже тонких и легких полотен штор, служащих днем защитой от яркого солнца, а ночью - театром теней... Около жаровень, как в цирковом аттракционе, французские повара в высоких крахмальных колпаках умело орудовали огромными вилками, жонглируя оковалками свинины, говядины, золотистыми рыбинами и колоссальными жирными креветками на заглядение посетителей. Ресторан этот, как и гостиница, как и пляж, назывался – «Робинзон», надеюсь, местечко живо в Ломе и по сей день, хотелось бы...
Собрал постепенно Иван, родом из Сербии, повинуясь детским своим грезам о дальних путешествиях, и немалый настоящий Зоопарк на берегу неумолчного океана, куда мы часто ездили отдыхать, растворяться в прозрачности вод, плавать вдоль Старой дороги, ушедшей на дно, рядом с живущими в ней, как в норах, муренами, совершенно безобидными, и глазеть на живность зоопарка. Обитали там самые разные звери, яркоперые птицы и даже целая семья львов.
Вот туда мы и определили на поселение, подарили хозяину под его покровительство нашу родненькую мартышечку, так мы могли ее часто видеть, и забрать, в случаи чего, если случится вдруг такая надобность, и сами о ней позаботиться, а Иван мог позвонить нам в любой момент..., все и устроилось..., так Батюшка Серафим, когда-то поженивший нас с мужем, обвенчавший..., и в этот раз подсказал лучший выход для всех наших раненных сердец...
Через три дня поехали мы навестить Читу, она сидела в большой клетке, построенной вокруг живого дерева, и с ней еще штук десять ее соплеменников, и с аппетитом что-то жевала, ей там явно нравилось; а еще через неделю она нашла себе дружка, и он относился к ней очень нежно, они искали и выкусывали что-то друг на друге, может и у чистенькой в былой домашней жизни Читы тоже уже завелись блохи, из солидарности с народом, во славу соединения дворцов и хижин под соломой, «блохи за компанию», так сказать, или это было простым проявлением обезьяньей ласки и преданности?
До самого отъезда из Ломе каждый раз, как мы приезжали поплавать или поужинать на пляж к доброму Ивану-югославу, мы бежали повидаться с подругой, а позже наш Володя улучал момент и шел к заветной клетке уже один, подолгу стоял, смотрел сквозь прутья и жалобно звал: – «Читуля, Читик, Читушка, Чита...», но она никогда не подошла к нему..., не узнавала...? Поднимала обгрызанное яблоко с пола, подскакивала к своему бойфренду и, не поворачивая головенки в сторону некогда обожаемого объекта, неистово колотила беднягу, нового друга, по голове, будто последнего тупицу, вероятно вымещая все обиды на все мужское племя...или таким способом, на манер юродивой Пелагеи Серебренниковой, объясняла моему мужу то, что и я не смогла объяснить...
Так обиженное, обоженное любящее сердце, обугливается с той оторванной своей стороны, что некогда приросла к самому единственному Любимому, и заживший шрам делается твердым, бесчувственным к обидчику...
И что способно размягчать такие глубокие зарубцевавшиеся раны, где такие волшебные травы, слова, пилюли и целители?
Увы, пока я их не встретила ...
Муж подолгу пропадал у обезьяньего вольера, видимо кручинясь, что и эту любимую обезьяну не уберёг он от злых людей, как ту, игрушечную из детства ...
Ах, Чита, Читуля, Читушка.., нет никаких случайных встреч в подлунном мире Земли.., и ты тоже п о м н и ш ь все, верю, дорогая моя, далекая дочурка...
Вот, такая вот мартышечья история, дорогой мой друг дальний, выплыла из глубин памяти от твоих фото диких-диких бразильских обббезззьяннн ...
И признаюсь тебе, что уже давно, много уж лет подряд, мой муж, тоскуя по безусловной любви, щедро подаренной ему нежным бескорыстным существом с тяжелым характером вроде моего..., так зовет меня..., и уверяет, опуская глаза, что моя кличка от другого слова – Читта, которое с двумя «т», и означает дикую лесную кошку...
Екатерина Московская.
Александрия.
Июнь 2011 года.
б(23) Большой Вашингтон